Сторонникам либеральных взглядов пора поменять установку и осознать, что нужно быть в диалоге с остальной частью российского общества, потому что ни та, ни другая сторона победить не может, считает экономист Александр Аузан, автор концепции о двух Россиях — индивидуалистической и коллективистской. В интервью Forbes Talk он рассказал о реваншизме в прошлом депрессивных регионов страны, о том как бизнес платит за геополитику и где заканчиваются границы договора между обществом и властью

Александр Аузан — доктор экономических наук, декан экономического факультета МГУ им. Ломоносова. Автор множества научных трудов, учебника по институциональной экономике и научно-популярной книги «Экономика всего. Как институты определяют нашу жизнь». Имеет многолетний опыт консультирования правительств различного уровня, участвовал в разработке стратегий социально-экономического развития страны, возглавлял Общественный совет при Министерстве экономического развития России. В 2021 году на сайте Forbes в рамках совместного проекта с изданием Arzamas вышла серия колонок Александра Аузана «Культурные коды экономики». 

Кто защищает релокантов

«Финансовый и экономический блок правительства, как и Центральный Банк, начиная с марта 2022 года, на мой взгляд, различались не позицией, а может быть энергичностью этой позиции. Если Министерство экономического развития по понятной причине отстаивает снижение административных барьеров, снижение издержек на малое и среднее предпринимательство, то для Минфина, конечно, задача стоит по-другому, при этом Минфин выступал вместе с Минэком по важным вопросам. Например, по вопросу продолжения работы релокантов — чтобы они могли работать из-за границы.

Мы слышим самые разные резкие заявления, но финансово-экономический блок правительства прекрасно понимает, что этот человеческий капитал нужен стране, и нужно поддерживать условия [для уехавших россиян]. Я это знаю, [что власти сознательно защищают релокантов]. Я участвовал в этих разговорах, в том числе с председателем правительства [Михаилом Мишустиным]. И тот же председатель правительства как раз искал возможные способы и ходы для того, чтобы ценные для страны люди могли продолжать работать на нее.

Конечно, в 2024 году эта проблема стоит уже не так остро, как в 2022-м, когда, наверное, от полутора до двух миллионов человек передвинулось за пределы границ Российской Федерации. Но точно больше половины вернулось, я полагаю, что даже ближе к двум третям вернулись, а многие живут на две страны, передвигаясь туда-обратно. Поэтому я считаю, что должны продолжаться действия для [поощрения] возвращения этих умов».

«Мне кажется, что принципиального изменения общественного договора со времен Крымского консенсуса не произошло. Это по-прежнему геополитический социальный контракт. Но в чем он изменился? С 2014 по 2020 год в этом договоре была какая проблема? Падали реальные доходы населения: то есть фактически люди платили рублем за свое желание быть геополитически значимыми. В нынешних условиях это не так. Потому что с 2022 года реальные доходы населения не падают. Более того, они начинают расти, потому что пришел дефицит на рынок труда и так далее. Поэтому если раньше желание восстановления величия страны оплачивалось звонким рублем, то теперь все сложнее.

И третий момент: поскольку СВО требует не только денег, но и людей, то военный контракт обеспечивает не только деньги семьям. Он по сути представляет собой форму такого расширяющегося найма по собственному решению людей и их семей — что они идут на военную операцию.

И вот тут, мне кажется, мы подходим как раз к границе того социального контракта, который существует. Мы понимаем, что он не просто сложился в 2014 году и такой вот живет. Не просто в 2022 году как-то достроился и все, замер. Нет, он все время движется. Но вопрос: где граница? На мой взгляд, границей этого социального контракта является возможность или невозможность мобилизации. Повторение мобилизации осени 2022 года — вот это не вписывается в социальный контракт».

Танк на рынке

«Давайте посмотрим на обычную работу экономики и на работу экономики при так называемом военном кейнсианстве — это использование государственных затрат для развития экономики в условиях военных действий. В обычной ситуации человек заработал деньги и одновременно произвел какие-то товары или услуги. Не важно, образовательные услуги или булочки выпек. Он фактически, зарабатывая деньги, создал и то, на что деньги можно потратить.

В новой ситуации что получается? Прекрасные инженеры поработали в оборонной промышленности, получили большие деньги. Они произвели товар, который может выйти на потребительский рынок? Нет. Потому что они, например, модернизировали танк, который поедет, слава богу, не на потребительский рынок и где-то с немалой вероятностью будет уничтожен. Возмещение не произошло. В итоге, чем больше работает оборонка, тем больше зазор между спросом и предложением. А дальше что может произойти? Может завертеться спираль гиперинфляции. Этого боится Центральный Банк и пытается избежать. Либо может возникнуть пузырь на рынке недвижимости, потому что люди говорят: «Ну, черт, тут ничего не купишь, пойду-ка я квартиру куплю!»

В итоге начинаются вот такие негативные эффекты. И главное, что пытаются сделать центральные банки, они пытаются охладить эту ситуацию. Поэтому наши нынешние высокие темпы роста [ВВП] под 4% — это отчасти температура, которая свидетельствует о заболевании организма».

О двух Россиях

«Примерно в 2016-2018 годах мы с коллегами занимались исследованием по регионам социокультурных факторов, которые влияют на инновационное развитие. Мы искали одно, а нашли совершенно другое. Когда мы это обсудили, я говорю: «Ребят, а вы понимаете, что мы нашли ответ на вопрос, почему 200 лет спорят западники и славянофилы, либералы и социалисты про Россию?»

Про что спорят-то на самом деле? Про то, кто такой русский человек. Он общинник или личность развивающаяся? Он индивидуалист или он коллективист? А мы обнаружили, что в стране два культурных ядра — две страны в одной. Причем последующие полевые исследования эту концепцию все подтверждают и подтверждают.

Я это называю И-Россией и К-Россией. У нас есть Россия индивидуалистическая: это все мегаполисы, и Урал, и все на восток вплоть до Дальнего Востока. Сахалин, кстати, — столица русского индивидуализма. А остальное — это коллективистская Россия, три четверти населения страны.

Индивидуалист — это человек, который действует, не спрашивая разрешения. А коллективист спрашивает разрешения у авторитета, у семьи, у начальника. Правда, зато коллективист готов вложиться в идею, в движение, в судьбу города, деревни. Даже решение конфликта выглядит по-разному: в К-России пойти в суд — неприлично, надо идти к авторитетному человеку. А в И-России это нормально: пусть юристы скажут, как правильно решить вопрос. Поэтому одна Россия хочет свободы, предпринимательства, демократии, модернизации, а другая — государственного участия, справедливости, перераспределения.

Также в интервью Александра Аузана: кто из чиновников активнее всего отстаивает рыночную экономику, способствую ли цифровые платформы доверию и как экономика объясняет, почему люди часто платят за фитнес-абонемент, но не ходят в зал. Полную версию смотрите на канале Forbes в YouTube.