Ведомости 29.04.2013, 75 (3337)
Екатерина Дербилова
Тимофей Дзядко
Александр Корсик, президент «Башнефти» – о плюсах работы в бизнесе и о том, что сейчас угрожает развитию «Башнефти»
Александра Корсика все давно считают нефтяником — за последние 15 лет он успел поруководить и «Сибнефтью» Романа Абрамовича, и «Итерой», и «Русснефтью», а вот уже два года возглавляет«Башнефть». Эту часть биографии Корсик называет«второй половиной жизни», а о первой — до 1995 г. — ранее почти ничего не было известно. В биографии Корсика сказано лишь, что 16 лет он находился на государственной службе. Речь о внешней разведке, рассказывают знакомые нефтяника. Сам Корсик неохотно говорит об этом этапе, повторяя лишь, что это был«очень хороший и интересный период».
— Давайте восполним 16-летний пробел в вашей биографии. Расскажите уже наконец, что за госслужба была с 1979 по 1995 г.?
— Думаю, все, кому это было интересно, знают, что это была за госслужба. Единственное, что могу сказать: это был замечательный период моей деятельности. Первая половина жизни. Вторая — тоже замечательная — началась в 1995 г.
— Служили в Лондоне?
— Да, работал в Англии с 1989 по 1995 г.
— А формально где работали — в МИДе?
— Да, в советском, а потом в российском посольстве.
— А неформально?
—(Смеется.) Я же вам сказал, что это была очень хорошая, очень важная служба.
— Внешняя разведка?
— Я не говорил этого(улыбается).
— Шпионов ловили?
— К этому точно никогда никакого отношения не имел.
— Чему этот период жизни научил? Может, лучше разбираться в людях?
— Я до сих пор наивный человек. Очень верю людям, до тех пор пока они не сумеют меня в этом разубедить. Скажу другое. Я пришел на государственную службу в относительно молодом возрасте, и уже тогда у меня была большая ответственность и привычка отвечать за свои шаги и действия других людей. Эта привычка осталась.
— А вы были руководителем?
— Руководителем чего?(Улыбается.)
— Это мы как раз хотим спросить…
— На разных этапах своей жизни я всегда руководил чем-нибудь.
— За те 16 лет госслужбы вы сильно продвинулись по карьерной лестнице?
— Когда в 39 лет я покинул службу, считаю, у меня была уже сделана хорошая карьера и жизнь началась заново.
— А в каком звании вы покинули госслужбу?
— Я начал работу в Лондоне третьим секретарем, а закончил первым.
— То есть бывших разведчиков не бывает?
— Я слышал эту поговорку. Не уверен, что она правильная.
— Вы больше никакого отношения к этой службе не имеете?
— Не имею. Кроме того, что от этой службы осталось много друзей.
— А почему ушли?
— Во-первых, потому, что тогда это, видимо, был пик моей карьеры. Вряд ли мне удалось бы серьезно продвинуться вперед в профессиональном плане. Во-вторых, важен был материальный фактор. В-третьих, я с завистью смотрел на людей, которые в это время работали в России, что-то создавали, а я находился в Лондоне и терял потенциальные возможности.
— Британскую визу-то сейчас дают?
— Дают.
— А почему решили пойти на эту службу? Романтика привлекла?
— Это была одна из организаций, где собирались исключительно талантливые люди, человеческий потенциал был просто сумасшедший. Если вы посмотрите на биографии многих известных людей — увидите, что их корни уходят именно в эту организацию. Потом, это было интересно — поездки за границу из закрытого Союза. Новый взгляд на мир. Шесть лет пребывания там существенно прочистили мозги… А романтика… Это вам так кажется. На самом деле это тяжелая работа с большим стрессом. Зачастую неприятная, потому что обстановка далеко не всегда была благожелательной.
— Как настоящий разведчик, вы ничего не рассказываете…
— Я не думаю, что есть более открытая компания, чем«Башнефть».
— А с нынешним президентом Владимиром Путиным по службе случайно не пересекались?
— Нет. Но многие мои бывшие коллеги весьма преуспели в своей второй жизни. Тогда было много талантливых людей, которые не потерялись после службы, хотя карьеру приходилось во многом начинать заново. Представьте: мне было 39 лет, я приехал в Москву из Лондона, у меня было 500 фунтов накоплений — и все.
— Почему? Мало платили?
— Во-первых, мало платили. А потом, те деньги, которые платили, я пытался тратить, чтобы на мир смотреть. Еще костюмы надо было покупать. Я считал, что неприлично ходить оборванцем, встречаясь с приличными людьми. Поэтому осталось 500 фунтов… Хотя тогда я считал, что это много.
— А почему решили, что достигли потолка?
— После работы в Англии возможностей карьерного роста не много.
— А вы сразу после службы познакомились с Романом Абрамовичем?
— Не сразу. Я сначала работал в компании«КомиТЭК Москва», которая занималась экспортом для«Ноябрьскнефтегаза»(часть будущей«Сибнефти»). Собственно говоря, тогда меня Роман и увидел, а в 1997 г. позвал к себе.
— Сейчас поддерживаете отношения?
— Да.
— Не зовет к себе работать?
— Нет, не зовет. Я к нему на футбол езжу, когда выпадает возможность.
— От вашей госслужбы давайте перейдем к госрегулированию. В начале апреля министр финансов Антон Силуанов сказал, что, возможно, придется поднять НДПИ на 5% для поддержания дорожных фондов. Как отнеслись к этому заявлению? Что это будет означать для«Башнефти»?
— Очевидно, что компаниям не нравится, когда повышают налоги. С другой стороны, я могу понять государство, которое не видит других источников финансирования своих программ. У чиновников простая и отчасти циничная логика: раз эти компании до сих пор живут, несмотря на то что стонут от налогов, — они еще будут жить. Ну а начнут умирать — что-то будем решать. Если говорить о последних решениях в области госрегулирования отрасли, то система 60-66 — абсолютно правильная для страны идея, потому что нет смысла перерабатывать хорошую и дорогую нефть в плохой и дешевый мазут.«Башнефть» это хорошо понимает, хотя новая система нам невыгодна. Ценой больших усилий мы получили компенсацию в виде льгот по НДПИ на некоторых месторождениях. Конечно, это не компенсировало всех потерь«Башнефти», которые на этапе ввода новой системы мы оценивали в $150 млн в год. Но, несмотря на это, в целом прошлый год мы отработали неплохо: EBITDA выросла на 5,2%, чистая прибыль — на 4,5%. Хорошо поработали над эффективностью продаж и издержками.
При этом дальнейшее повышение НДПИ, как и повышение акцизов на «Евро-5», на мой взгляд, неверный шаг. Последнее вообще на руку отстающим компаниям. Всем нефтяникам дали морковку: уважаемые господа, производите«Евро-5» — и получите такую-то льготу. Теперь эту льготу забирают. И что получается? Мы выпускаем классное топливо в соответствии с лучшими стандартами, а теперь нас за это наказывают?
— Вы это объясняли чиновникам? Как они реагируют?
— Конечно, говорили об этом на двух комиссиях — правительственной и президентской… Как и о другой проблеме — заградительной экспортной пошлине [90% от нефтяной] на бензин. Как временная мера борьбы с дефицитом топлива в стране, наверное, это было нормально. Но сейчас-то бензина в избытке! Если тенденция сохранится — придется сокращать переработку, потому что производить и экспортировать бензин с такой пошлиной невыгодно.
— Всерьез думаете о сокращении производства? Когда решение может быть принято?
— Я не готов сказать, что мы уже сейчас готовы сокращать производство бензина. Все-таки сейчас начинается сезон — потребление топлива увеличится. Но в данный момент ситуация тяжелая. Бензин девать некуда: все залито, у всех.
— А на цене топлива почему это не отражается? Она же падать должна, по идее…
— Если снизить цену, получится, что компании сработали в убыток. Поэтому все будут стараться держать цену на бензин, чтобы свести концы с концами. Нефть покупалась по высоким ценам. Плюс затраты на хранение.
— А чиновники не понимают таких рисков?
— Государство, видимо, довольно ситуацией, что бензина в стране много, что цена на него не растет — при том что растут затраты на транспортировку топлива, например. А нефтяные компании как-то работают. Но тут главное для чиновников — не перегнуть палку. Ведь, например, можно отбить мотивацию инвестировать в модернизацию нефтепереработки. Зачем инвестировать, если, как только ты вложишь деньги и начнешь чуть больше зарабатывать на хороших продуктах, у тебя это заберут с помощью повышения акцизов?
—«Башнефть» может отказаться от модернизации НПЗ?
— У нас программа модернизации идет по графику. На «Евро-5» полностью перейдем в 2015 г., свои заправки уже сейчас полностью снабжаем«Евро-5». И мы, конечно, вряд ли уже остановим процесс модернизации. Но нам было бы очень обидно сделать все, как хотело государство, и остаться у разбитого корыта.
— Еще вопрос госрегулирования — НДД.«Башнефть» предлагала сделать пилотные проекты для своих месторождений. Есть ли ответ?
— Правильней это называть налогом на финансовый результат, и это, безусловно, актуальная тема. Сейчас государство дает точечные льготы нефтяникам. И я рад за коллег, которые их получают. Но часто в основе предоставления этих льгот — желание государства развивать дальние регионы. Поэтому оно готово финансировать это развитие. Но в Башкирии уже через несколько лет при росте НДПИ мы можем прийти к ситуации, когда многие месторождения станут нерентабельными, хотя запасов там на много-много лет. А если мы сократим добычу — будет проблема. Найти работу для десятков тысяч человек в Башкирии — гигантская социальная проблема, о которой, кроме нефтяных компаний, всерьез, похоже, никто не думает. Нужно скорее переходить на налог на финансовый результат. Поэтому мы предлагаем себя в качестве полигона. Мы делали расчеты: при 50%-ной ставке налога денежный поток государства будет больше, чем при нынешней системе, если НДПИ обнулить. Эффект для бюджета будет не сразу. Сначала государство потеряет, но в 10-летней перспективе приобретет.
Конечно, Минфин опасается переходить на новую систему. Сейчас все просто: тонна нефти — условные 5 руб. НДПИ. А они боятся, что с переходом на налогообложение финансового результата нефтяники начнут придумывать фокусы и занижать прибыль. Но не будет этого! Нет более прозрачных компаний в России, чем нефтяные.
— Налоговое регулирование — главная проблема для вас?
— Главная проблема на самом деле — постоянное изменение законодательства. Из-за этого очень сложно заниматься инвестпланированием. Цикл в нефтянке — 10-15-25 лет! И вот ты планируешь на 15 лет, а тебе говорят: в следующем году все будет по-другому. Нужна стабильность. Если бы не было непонимания — не было бы и непродуктивных трат. Например, вряд ли бы в стране строились небольшие НПЗ, если бы было заранее известно о введении системы 60-66. У меня есть подозрение, что потраченные на такие заводы деньги просто никогда не вернутся. Но ведь это в любом случае российские деньги, рабочие места. И скорее всего, эти деньги привлекались в банках, которые теперь будут иметь финансовые дыры из-за убыточных проектов. Надо было четко объявить: будет система 60-66, производите«Евро-4» и «Евро-5» — и для вас будет такой-то акциз. И люди бы не бросились строить мини-НПЗ.
— Послушайте, но нефтяное лобби в стране как минимум должно было усилиться год назад, когда«Роснефть»
возглавил Игорь Сечин…
— Нефтяного лобби как такового в России не существует. Есть у компаний общие интересы, например, когда речь идет о повышении НДПИ. А вот когда речь шла о системе 60-66, все разделились на два лагеря: были«большие ребята», которые много заработают на новой системе, и мы — такие маленькие — с «Татнефтью». Нефтяное лобби могло бы называться«лобби», если бы оно было в состоянии сохранять доходы нефтяных компаний. А как показывает практика, этого не происходит.
— А Сечин, перейдя в «Роснефть» из правительства, по-вашему, остался неформальным куратором отрасли?
— У нас куратор отрасли — [вице-премьер Аркадий] Дворкович. Есть две комиссии: правительственная, где решаются оперативные вопросы, и президентская, куда выносятся стратегические.
— Их функции дублируются?
— Пересечение есть, но я бы не сказал, что это дублирование. Поначалу казалось, что будет дублирование, но на деле этого не произошло. Вопросы рассматриваются под разными углами. У Путина, например, обсуждается, как сланцевый газ повлияет на отрасль; кто должен экспортировать СПГ. Это не требует моментальных решений. У Дворковича решаются оперативные задачи. Сферы сами определились, и обе комиссии нормально существуют.
— А то, что Сечин — секретарь стратегической комиссии, не мешает? Преференций«Роснефти» не создает?
— Нет, я этого не вижу.
— Стиль кураторства Дворковича и Сечина — как бы вы его охарактеризовали? С кем вам проще? Кто эффективнее?
— Ну, они разные люди — это известно. Каждый очень эффективен по-своему.
—«Башнефть», вернее, ее основного акционера часто ассоциируют с Медведевым… При этом все чаще появляются слухи о скорой отставке правительства. На бизнесе компании это отражается?
— Слухи об отставке правительства время от времени слышу — как и все. Слухи на бизнес не влияют.
— А Медведев как-то когда-то помогал в бизнесе?
— Дмитрий Анатольевич — премьер-министр. Как он может помогать кому-то в бизнесе?
— Как, по-вашему, повлияет на отрасль поглощение«Роснефтью» ТНК-ВР?
— Мне лично больше нравится, когда есть несколько сопоставимых и конкурирующих друг с другом компаний. Ведь маленьким компаниям тяжело конкурировать с гигантами.«Башнефти», например, тяжело конкурировать с тем же«Лукойлом»
– мы не все можем себе позволить. Но мы смогли найти свою нишу, в которой достаточно успешно живем, и наши результаты об этом говорят. Правильным ли было приобретение«Роснефтью» ТНК-ВР — не мне судить. Думаю, обстоятельства сложились так, что принятое решение было оптимальным.
— А не беспокоитесь, что«Роснефть» будет диктовать свои условия на рынке?
— Нам не диктует. Но если бы я всего боялся, у меня не было бы никакой жизни — я бы только боялся и боялся.
— Частные компании несколько лет добиваются доступа к стратегическим недрам. Есть ли шансы на победу?
— За последние годы ничего не изменилось. Если называть все своими именами, для нас это не приоритетная тема — там объемы инвестиций таковы, что мы могли бы быть только миноритариями в таких проектах.
— Так пожалуйста —«Роснефть» зовет всех на 33%…
—«Роснефть» предпочитает западных партнеров. А на тех же условиях — за 33% взять на себя все затраты на геолого-разведочные работы для нас нереально.
— Вы считаете, вообще надо вкладываться в Арктику?
— В том или ином виде в такие проекты вкладываться нужно. Иначе не успеешь глазом моргнуть, как станет понятно, что надо было вкладываться давно, но почему-то не успели. Вообще, я живу в этой компании в двух жизнях: длина одной — месяц, второй — 25 лет. Понятное дело, что через 25 лет меня здесь не будет, но свои шаги я должен рассчитывать, исходя из этого горизонта.
— Как вы видите будущее отрасли? Сланцевая нефть принесет такие же перемены для нефтянки, как сланцевый газ для газовой отрасли?
— Перемены уже чувствуются. Американцы сокращают импорт нефти, скоро собственной нефти, с учетом канадской конечно, США будет достаточно. А это значит, что нефть с Ближнего Востока пойдет куда-то еще: ее станет больше на других рынках — в Азии, в Европе, — и это повлияет на цену. Мое предположение — в среднесрочной перспективе цены на нефть расти не будут. С газом вы знаете, что происходит: СПГ с Ближнего Востока уже нацелен не на Америку, а на Европу. Так что на рынках очевидны глобальные изменения. А еще нельзя не замечать массовое строительство НПЗ на Ближнем Востоке, в Индии. Скоро они начнут производить те же нефтепродукты, что и Россия, — и угадайте, куда они пойдут? В Европу. Все это надо держать в голове и учитывать, когда планируешь, сколько дизтоплива производить через 10 лет.
— Какую цену«Башнефть» закладывает при расчете проектов на среднесрочную перспективу?
— $90 за баррель.
— Это немало… У Shell — $50!
— Это разумно. У многих компаний больше $90.
— В прошлом году компания увеличила добычу с 15,1 млн до 15,43 млн т. Это потолок или еще есть возможности органического роста?
— Добыча в ближайшие годы на существующих месторождениях в Башкирии должна сохраниться примерно на таком уровне, если наши геологи не получат дополнительных знаний, как увеличить производство нефти. Эти знания точно появятся, я не сомневаюсь. Но не следует ждать какого-то радикального роста. Некоторые месторождения в Башкирии разрабатываются 80 лет, обводненность достигает 91%. Но я знаю, что каждый год геологи что-нибудь придумывают. Поэтому задача-минимум — держать добычу на том уровне, как есть, задача чуть больше минимума — что-то прирастить. Пока получается. Вот в прошлом году, например, мы открыли новое месторождение в Башкирии. 3,6 млн т извлекаемых запасов — очень даже неплохо.
— А еще есть какие-то перспективные участки в этом регионе?
— Конечно, есть. Башкирия сильно недоизучена. Мы инвестируем существенные средства в долгосрочную — до 2024 г. — программу геологоразведки, и геологи считают, что новые запасы будут.
— А что касается стратегии до 2022 г., принятой в конце прошлого года, можете рассказать про ее основные параметры? Какую планку себе рисуете — органического и неорганического роста? Крупнейший совладелец«Системы» Владимир Евтушенков назвал планку в 60 млн т, но к какому году — не говорил…
— Понятно, почему не говорил, — это крайне амбициозная цель. Если вы меня спросите, могу ли я точно сказать, где мы возьмем 60 млн т, ответ будет: нет, пока нет. Тем не менее где взять больше половины этих 60 млн — полное понимание уже есть. Знаете банальную поговорку«слона надо есть по частям»? Вот начинаем складывать: добыча на существующих месторождениях в Башкирии, программа геологоразведки в Башкирии(не буду называть цифры, они вероятностные, но прирост может быть очень приличным); месторождения им. Требса и Титова, пять лицензионных участков в Ненецком автономном округе(НАО), которые мы купили в конце 2011 — начале 2012 г. на аукционах. Там, кстати, была ожесточенная конкуренция, я лично участвовал в торгах. Но мы не дошли до максимального уровня цены, которую были готовы заплатить, — другие участники сошли чуть раньше, к счастью.
— И сколько все это даст?
— Меньше 60 млн т, но много. Больше половины этой цифры мы точно знаем — откуда взять.
— Без приобретений?
— Да. Но еще раз подчеркиваю: пока это расчеты геологов.
— А к 2022 г. какая цифра добычи фигурирует в стратегии?
— Пока у меня нет полной уверенности в цифрах, называть не хочу. Знаете понятие track record? Мы привыкли делать все, что обещали. Полку в 15 млн т мы пообещали? Следите каждый год, проверяйте и убедитесь, что так оно и будет. Могу задать вам пару риторических вопросов. Кто-нибудь верил, что«Башнефть» увеличит добычу с 11,6 млн в 2008 г. до 15,4 млн т в 2012-м? И кто-нибудь мог поверить, что за три года стоимость«Башнефти» вырастет почти в шесть раз?
— После перехода на единую акцию…
— Переход на единую акцию ни при чем. Это комплекс мер. Было условно $2,5 млрд — стало $15 млрд. И третий риторический вопрос: все ли сбылось, что я обещал в прошлом интервью«Ведомостям»?
— Да.
— Вот поэтому за свои слова я хочу отвечать. То, что мог сказать, сказал.
— Если идти дальше по направлению к 60 млн т, понятно, что вы смотрите на другие приобретения.
— Смотрим, конечно.
— Планируете развивать газовое направление?
— Это зависит от того, что откроем.
— А для покупок?
— Пока мы рассматриваем только нефть.
— На «Самара-нафту» смотрели?
— Да.
— Сколько предлагали?
— Наша оценка была ниже, чем у «Лукойла».
— А у вас нет плана кооперации с «Лукойлом» по этому активу?
— Нет.
— Еще Евтушенков говорил, что вы рассматриваете много компаний как возможные объекты для поглощения. Какие?
— Мы смотрим много компаний, в основном некрупных. В Башкирии несколько небольших активов уже купили — компании«Гарсар» и «Мобел-нефть» с запасами С1 + С2 более 1,6 млн т. Для нас ключевой критерий — месторождения должны быть окупаемыми. Нет задачи нарастить физический объем, добиться цели в 60 млн т любыми средствами. Деньги, вложенные акционерами, должны вернуться.
— Какой период?
— Дисконтированный денежный поток(NPV) должен быть положительный, у нас есть своя ставка дисконтирования в районе 14-15%. Мы же должны все риски учитывать. Сейчас НДПИ поднимут, как обещает министр финансов, и сразу покажется, что это немного…
— А какие регионы вас интересуют, кроме Башкирии?
— Мы концентрируем внимание на Башкирии и НАО. Смотрим и другие регионы. Но понятно, что где-то очень далеко мелкие месторождения мы покупать не будем. Крупные смотрим везде. Но с ними проблема: их практически не осталось.
— А что касается объединения с «Татнефтью»? Раз в полгода возникают такие слухи…
— Слухи я слышал, но не более того.
— Может, инвестбанки с такими предложениями выходили?
— Если были переговоры, они могли быть на уровне акционера. Я в таких переговорах не участвовал.
— А вы считаете объединение с «Татнефтью» целесообразным?
— Целесообразность всегда определяется одним критерием — становится ли от этого больше денег или становится меньше.
— Но на «Татнефть» смотрели с этой точки зрения?
— Нет.
— А «Русснефть» — вторая история, которой уже сто лет?
— С «Русснефтью» ситуация другая. Естественно, об этом активе у нас большие знания. Во-первых,«Система» — акционер«Русснефти», во-вторых, есть мои личные знания, потому что я работал в этой компании. Если бы было объединение, получилась бы компания большего физического размера, которая представляет больший интерес как для потенциальных инвесторов, так и для акционеров: имея большую компанию, мы можем себе позволить больше рисков. Большая масса дает возможность двигаться по тем направлениям, по которым иначе менеджмент двигаться не может. Но в этом вопросе все также связано с экономической эффективностью.
— Но с долгами у «Русснефти» ситуация уже улучшилась. Что мешает объединяться?
— С долгами получше, но долг — лишь один из параметров. Помимо этого еще есть доли разных акционеров как в верхней компании, так и в «дочках». И задача в том, как найти алгоритм, который позволил бы учесть экономические интересы всех сторон, в том числе миноритариев. Это непростая задача, переговоры идут. Точка пока не поставлена.
— Так в чем проблема-то?
— Проблем никаких нет. Glencore — замечательная компания, Михаил Сафарбекович [Гуцериев] — отличный руководитель. Проблема в том, что каждый считает свою долю самой значимой и самой дорогой. Это как всегда при любой торговле. Найти разумный баланс и компромисс — сложная задача.
— А дедлайн по объединению какой-то есть?
— Это акционерный вопрос. Я понимаю, что происходит, но переговоры ведут акционеры. Моя задача — выжать максимальную эффективность из той компании, которая есть сегодня.
— Почему вы не пошли на аукцион по Имилору, Лодочному и Шпильману?
— Мы проанализировали, при каком уровне цены эти месторождения могут быть интересны, и поняли, что цена будет гораздо выше, чем мы могли бы заплатить. Решили не участвовать.
— А на Имилоре будет кооперация с «Лукойлом»?
— Теоретически это возможно, но предметных обсуждений не было.
— Почему до сих пор не закрыт вопрос по лицензии на Требса и Титова? Вроде бы все решили — что мешает?
— Я думаю, что это юридическая казуистика.
— Но она же искусственная.
— Если брать суть проблемы и забыть о внешних атрибутах — о репортажах в прессе, политике, которая вокруг этого развернулась, — суть подхода государства заключается в том, что нефть лучше перерабатывать в России. Условием конкурса по Требса и Титова была переработка 42% нефти на российских НПЗ. Собственно говоря, ровно это мы и написали в своей заявке: 42% объема добычи нефти на Требса и Титова будет перерабатываться в Уфе. С этим мы победили на конкурсе. Ничего не изменилось с привлечением партнера: мы по-прежнему намерены перерабатывать 42% на наших НПЗ. Но есть юридические тонкости, которые заслонили суть вопроса. Но я верю в разум государства. Надо исходить из сути. А суть не меняется.
— Вы предлагаете внести в лицензию уточнение, которое позволит«Башнефть-полюсу» пользоваться заводами, которые принадлежат«Башнефти»?
— По сути, да. В Уфе хорошие заводы, у которых есть свободные мощности.
— Почему это занимает столько времени? Сначала миноритарий оспорил передачу лицензии«Башнефть-полюсу», потом чиновники обещали все вернуть до конца 2012 г., теперь до конца 2013 г.? Евтушенков признавал, что в эту историю замешан Игорь Сечин.
— Я точно не готов комментировать слова акционера.
— Как думаете, реально ли решить юридический вопрос с лицензией, пока Роснедра возглавляет Александр Попов, бывший помощник Игоря Сечина?
— Я бы никогда не увязывал решение подобных вопросов с персоналиями. Попов очень профессиональный человек и руководит своим ведомством в соответствии со своим пониманием, как это надо делать.
— В любом случае, есть ощущение, что дело в политике. Вы это сами чувствуете?
— Я сторонник того, чтобы быть управленцем в этой компании и максимально избегать того, что связано с политикой. Понятно, что приходится время от времени быть вовлеченным в те или иные процессы. Но я склонен говорить о сути. То, что хотело государство, будет выполнено. Почему государство до сих пор не приняло решения по внесению изменений в лицензию на Требса и Титова — я не знаю. Жить это на сегодняшний день сильно не мешает — проект освоения месторождений идет по плану.
— У «Лукойла», наверное, должны быть неприятные моменты: компания вкладывает деньги непонятно во что.
— Мы работаем с «Лукойлом» в точном соответствии с тем соглашением, которое подписали.
— Но лицензия СП не принадлежит…
— Лицензия принадлежит«Башнефти», все остальное работает так, как мы договаривались: все процедуры, все утверждения, финансирование, согласование планов разработки происходят совместно. Уверен, что«Лукойл» чувствует себя комфортно. Что касается собственно работы на месторождениях, у нас в прошлом году был короткий период непонятной ситуации, когда было неясно, кому принадлежит лицензия. Это дало небольшой сбой в производственной программе, когда мы не могли прикоснуться к нефти — к нефти может прикасаться только владелец лицензии. Поэтому на несколько недель были остановлены испытания скважин и все работы, связанные с недрами. Но работы по обустройству продолжались. И все отставания уже давно компенсировали.
— То есть график ввода не изменился?
— Да. Стучу по дереву и считаю, что до конца этого года мы приступим к добыче.
— Не рассматривается ли возможность привлечения третьего партнера?
— Такая возможность предусмотрена соглашением с «Лукойлом», но обе стороны должны быть согласны. Всем интересны Требса и Титова — это я могу точно сказать. Но партнеры нужны для чего-то: чтобы внести или деньги, или технологии. В деньгах мы сейчас не испытываем большого недостатка. А переплачивать все равно никто не будет. В отношении того, принесут ли технологии, — весьма сомнительно, потому что никто не хочет делиться с конкурентом своими собственными знаниями. Поэтому те технологии, которые мы там используем, — это в основном технологии сервисных компаний плюс общеизвестные технологии, просто доведенные до ума, до того качества и до того варианта применения, который нужен непосредственно на Требса и Титова. Есть, правда, и одна собственная технология, запатентованная«Башнефтью».
— А российская компания не рассматривается в качестве третьего партнера?
— Теоретически это возможно. Но российская компания или должна заплатить больше, чем мы оцениваем эти месторождения, или должна что-то привнести. Вопрос в том, что могут привнести российские компании, чего не умеют«Башнефть» и «Лукойл»? Плюс у нас, с одной стороны, партнерство, а с другой — постоянные дискуссии между участниками: очень длинные споры, обсуждения, в которых рождается истина.
— Так до разрыва не дойдет?
— Нет, это идет только на пользу, поскольку в результате принимаются разумные решения.
— В прошлом году активно обсуждалось, что«Роснефть» может получить долю в проекте.
— Я думаю, многие хотят, но каких-то обсуждений нет.
— То есть они к вам не обращались?
— Ко мне нет.
— Вы разобрались, почему произошла авария на Требсе?
— Да, мы разобрались в том, что случилось. Совокупность человеческого и технологического факторов: некоторая проблема с оборудованием, некоторая проблема с людьми. Если бы люди из сервисной компании были более высокой квалификации, более дисциплинированные, привыкшие работать в условиях Крайнего Севера, все эти вещи можно было предотвратить. Но невозможно сказать, что нефтяные компании могут быть застрахованы от подобных происшествий.
— А это башкирская сервисная компания?
— Да. Сейчас она усилена радикальным образом: поменяли оборудование, поменяли и обучили персонал.
— За счет кого вы усилили команду сервисного блока? Halliburton, Schlumberger?
— Schlumberger, Halliburton и Baker у нас работают, выполняют наиболее сложные технологические работы.
— А то, что вы снова консолидировали башкирские сервисные компании, — это вынужденное решение из-за социальных всплесков в Башкирии?
— Нет. Это прагматизм и социальная ответственность«Башнефти». Когда сервисные компании формально принадлежали физическим лицам, а стареющее оборудование —«Башнефти», это было неправильно. Двусмысленность ситуации могла привести к умиранию сервисов. Этого нельзя было допустить. С одной стороны, в Башкирии нет развитого рынка сервисов — и «Башнефть» пострадала бы. С другой — мы отдаем себе отчет в том, что вместе с руководством республики отвечаем за рабочие места в нефтяной отрасли. Поэтому и провели упорядочение сервисов. Рано или поздно сервисы будут выведены за периметр«Башнефти». При этом новый собственник должен будет в обязательном порядке взять на себя обязательства по обеспечению занятости всех сотрудников.
— В прошлом году вы впервые вышли за пределы России, получив блок в Ираке, а партнером выбрали британскую Premier Oil. Будете еще кого-то привлекать?
— Сейчас необходимости такой нет. У нас отличные отношения с Premier Oil — это очень сильная компания, одна из наиболее успешных в геологоразведке. И что меня очень радует, Premier Oil верит в высокую квалификацию«Башнефти». Всегда приятно работать на равных. Наши обязательства по инвестициям — $120 млн в течение пяти лет, не гигантская сумма.
— Добыча когда начнется?
— Геологоразведка пять лет плюс еще, возможно, два года, добыча — через 5-7 лет.
— С момента получения участка прошел почти год. Что сделали?
— Создали структуру, набрали людей, открыли офис, сделали производственную программу на ближайшие два года, которая летом будет утверждена в Багдаде. В конце года проводим тендеры на сейсмику, которая начнется в 2014 г.
— Изначально вы же настаивали на большем вознаграждении — $10, а не $5 за баррель, как получилось в итоге. Не прогадали?
— Хотелось $10. Поторговались, посмотрели, что и при $5 получим положительный денежный поток — при консервативном подходе к запасам, — и договорились с иракцами.
— А в Курдистане участки не смотрели?
— Смотрели, но нам больше понравился проект в Ираке.
— Другие месторождения в Ираке будете смотреть?
— Нам пока хватит.
— Вы входите в российско-арабский деловой совет. В арабских странах активы не смотрите?
— На данном этапе нет. Это сложный регион со сложными режимами, с непредсказуемыми разноцветными революциями, которые всякий раз заканчиваются беспорядками.
— Индия в этом плане спокойнее? С ONGC, кстати, переговоры чем-то закончились? Или эта музыка будет вечной? Инвесторов беспокоит…
— Инвесторы верят в «Башнефть». Они понимают, что компания не будет делать шагов, которые подвергнут риску их инвестиции.
— Но переговоры с ONGC продолжаются? Вы говорили, что у них эксклюзив.
— Если у них появится интерес к переговорам, мы в них поучаствуем даже без всякого эксклюзива. Если спрашиваете, закончилось ли что-то навсегда, — конечно, нет. Просто могло перейти в вялотекущий режим, но это не значит, что закончилось.
— Кроме ONGC какие-то партнеры возможны?
— Идут самые разные обсуждения. Но всех интересуют Требса и Титова и наши геологоразведочные участки в НАО. Вы знаете подход западных компаний к переработке. Несмотря на то что она у нас достаточно эффективная и позволяет зарабатывать деньги, это некий ограничитель. Но какие-то разговоры идут — более или менее серьезные.
— А не скажете, кто интересуется?
— Не скажу, не могу.
— А дальнейшие планы по SPO, привлечению новых партнеров у вас есть?
— Это вопрос компетенции акционеров. На мой взгляд, SPO — один из вполне реалистичных вариантов. Но у компании должна быть такая форма, которая позволила бы быть оцененной максимально высоко.
— Но у компании сейчас неплохая форма.
— Форма неплохая, но может быть лучше.
— У вас есть еще и казначейские бумаги, плюс«дочка» Bashneft Middle East скупала акции на рынке… У вас около 4% в сумме. Зачем покупали и как собираетесь использовать?
— Те акции, которые мы покупали, сильно выросли в цене. Плюс очень выгодно иметь такой пакет, когда возникают сделки по слиянию и поглощению.
— А сейчас есть на что потратить?
— Нужно быть готовым. Акции — те же самые деньги. Но пока у нас не было причины обращаться к этому инструменту.
— А еще можно на опционную программу потратить. У вас есть опцион?
— У нас есть трехлетняя опционная программа на фантомные акции, она заканчивается этим летом. В программе около 100 участников.
— А нормальная опционная программа с реальными акциями?
— Мы сейчас разрабатываем новую мотивационную программу. Планируем утвердить ее до середины года.
— Сколько процентов хотите на нее потратить?
— Это вопрос к основному акционеру.
— А сколько у вас фантомных акций?
— Вы хотите узнать мой годовой доход?
— Да.
— Он мне позволяет нормально жить.
— А на что тратите?
— Я трачу на жизнь. Люблю путешествовать.
— А есть какая-то мечта? Лодку или самолет купить?
— Такой мечты у меня нет.
— А у «Башнефти» есть самолет?
— Недавно купили Embraer. Поскольку менеджмент постоянно перемещается в треугольнике Уфа — Москва — Нарьян-Мар, это сохранит много денег и дорогого времени.
— Вы взяли Олега Михайлова из ТНК-BP
, кого-то еще оттуда рассматриваете, там же каждый первый на выданье?
— Помимо этого у нас должны быть вакансии. При этом менеджеры«Башнефти» должны понимать, что у них есть возможности роста. Если они увидят, что политика компании направлена только на то, чтобы брать людей со стороны, они потеряют мотивацию. Решение должно быть сбалансированным. Кроме того, у «Башнефти» своя корпоративная культура и новые сотрудники должны принимать эту культуру.
— А каковы ее особенности?
— Особенность заключается в том, что я не пытаюсь управлять временем своих коллег. Мне неважно, где человек находится, что делает в конкретный момент времени, — важно, чтобы он добивался результата. Также я считаю, что люди не должны бояться совершать ошибки. На ошибках просто нужно учиться, делать выводы. Кстати, я никогда не кричу, не шумлю, не угрожаю сотрудникам. Но некоторым людям очень неудобно находиться со мной в одной комнате, когда они понимают, что я возлагал на них определенные надежды, а они не сделали обещанного. Если не чувствуют неудобства, покидают компанию — раньше или позже.
— А почему Муртазу Рахимова исключили из совета директоров в прошлом году?
— Муртаза Губайдуллович сам принял такое решение.
— Это не было связано с давлением новых властей республики?
— Совершенно не хочется вмешиваться во взаимоотношения новых властей республики и Муртазы Губайдулловича. У меня были и есть хорошие отношения и с Муртазой Рахимовым, и с нынешним президентом Башкирии Рустэмом Хамитовым. Рустэм Закиевич — абсолютно корректный человек, так что мы эту тему с ним никогда не обсуждали.
— Но в прошлом году в интервью Reuters он чуть ли не обвинил«Башнефть» в социальном взрыве.
— Естьвыражение«A slip of the tongue». Не думаю, что Рустэм Закиевич имел в виду то, что привлекло внимание прессы. Мне абсолютно понятна позиция президента республики в отношении сохранения рабочих мест. На его месте я вел бы себя так же — больше меня интересовали бы не проблемы компаний, а чтобы все было спокойно, чтобы у людей были работа и деньги. Но у «Башнефти» похожая позиция — мы же не бесчеловечные машины, мы, естественно, думаем о людях. Поэтому, я считаю, в целом процессы оптимизации численности сервисных компаний прошли безболезненно: практически всем уходящим сотрудникам была предложена новая работа в «Башнефти» или смежных компаниях. Многие эти предложения приняли, а с остальными мы просто рассчитались, заплатили приличные деньги. Рустэм Хамитов — не только опытный политик. Он работал в бизнесе и хорошо понимает, что компания должна быть прежде всего эффективна. Если она убыточна, люди все равно потеряют свои места, а бюджет — налоги.
— И сейчас вопрос закрыт?
— Мы уже минимум полгода эту тему с ним не обсуждаем.
— Почему у «Башнефти» так изменился состав трейдеров?
— Экспортные нефтепродукты мы продаем только на тендерах. С нефтью несколько сложнее, потому что есть направления поставок, где ограниченный выбор потребителей и, соответственно, покупателей. Например, в направлении Чехии и Польши очень эффективной была работа с компанией Soyuz Petroleum — нашим добрым старым партнером. Но при поставках, скажем, в Венгрию нам выгоднее продавать нефть другим трейдерам. При продажах в портах проводим тендеры. Выбор того или иного партнера определяется исключительно экономической целесообразностью.
— А как появился Vitol, который сейчас серьезно укрепляет долю на российском рынке?
— Он выиграл тендеры.
— Сколько нефти поставляете через порт, сколько по трубе?
— По графику на апрель 145 000 т — через порты, 23 000 т — по трубе в Венгрию, Словакию и Белоруссию.
— А в Польшу и Чехию больше не поставляете?
— В апреле нет.
— Почему?
— Главный критерий — экономическая эффективность.
— Вам вообще нравится, как распределяют экспортные поставки? Вам не кажется, что это непрозрачная история?
— Мы не страдаем от этого. Не готов сказать, что процесс непрозрачен. Он достаточно понятный, но с учетом того, что есть много интересов и нет единого стандартного критерия, понятно, что может присутствовать некий субъективный фактор. Я считаю, что министерство [энергетики] работает вполне прилично.
— А кто в «Транснефти» занимается графиками?
— Не знаю, я общаюсь не с теми, кто занимается графиками, я общаюсь с Николаем Петровичем [Токаревым].
—«Система» собиралась купить трейдера — Argos. Зачем он вам? В какой стадии сделка?
— Этот актив может быть интересен«Башнефти» с точки зрения получения гарантированной товаропроводящей сети в Европе. У Argos есть сеть АЗС, нефтебазы, транспортные возможности. Это не покрывает весь объем поставок«Башнефти», но тем не менее это достаточно масштабный бизнес, который позволяет рассчитывать, что в условиях жесткой конкуренции наш продукт будет приоритетным по сравнению с продуктами других игроков. Переговоры пока не закончены, вопрос, как всегда, в цене.
— Сколько это стоит?
— Вы же знаете, что я не отвечу на этот вопрос.
— А есть ли решение, кто будет покупать Argos —«Башнефть» или«Система»?
— Нет. В зависимости от структуры сделки.
— Вы определились,«Башнефти» нужен собственный трейдер, как у «Лукойла»?
— Есть плюсы и минусы. Не исключаю, что самое оптимальное — продажа на тендерах. Если бы получилось приблизиться к конечным потребителям в Европе, было бы хорошо. Вопрос в том, сможем ли мы, имея собственного трейдера, конкурировать с теми же Glencore или Vitol. Не знаю.
— Какие планы в части нефтехимии?
— Мы пошли в эту сферу, потому что надо исследовать все возможности рынка. Нефтехимия может быть интересным бизнесом. Сказать определенно, интересно ли это, можно только после глубокой стадии проработки. Пока мы тратим небольшие деньги на исследования, на анализ, на разработку проектов. Есть два или три проекта, которые выглядят привлекательно. Но, скорее всего, этот бизнес будет не в «Башнефти». Есть Объединенная нефтехимическая компания(ОНК), которая на 100% принадлежит нам. В какой-то момент она должна будет уйти из «Башнефти».
— А долю Якова Голдовского в ОНК дешево выкупили?
— По затратам. Если не ошибаюсь, общие затраты составили около 10 млн евро. Голдовский не вносил активы в компанию, и мы решили, что до момента, пока все активы принадлежат«Башнефти», будет правильно, чтобы«Башнефть» владела 100% ОНК.
— Это не значит, что вы разошлись с Голдовским?
— Нет, Яков Игоревич — председатель совета директоров ОНК.
— То есть если вы примете решение инвестировать в этот сектор и он внесет свои активы, то получит долю?
— Или так, или внесет деньги.
— Изменения кипрского законодательства как-то затронули«Башнефть»?
— У нас есть кипрская«дочка», которая владеет акциями«Башнефти», но ценные бумаги эти изменения не затронули. А денег у нас там нет.
— Были слухи, что вы собираетесь покинуть компанию, так ли это?
— Я не планировал и не планирую уходить. Мне нравится«Башнефть», люди, наша команда, то, что создано нашим трудом. Но если акционер захочет увидеть другого на моем месте — я поблагодарю и отнесусь с уважением к этому решению.
Читайте далее: http://www.vedomosti.ru/newspaper/article/443041/neftyanogo_lobbi_v_rossii_net_aleksandr_korsik_prezident#ixzz2SaPNeOng