Ольга Плотонова
Василий Кудинов
Ведомости, 29.05.2013, 92 (3354)

Юрий Соловьев выглядит усталым, но довольным: первая крупная приватизация через российскую Московскую биржу состоялась, статусные инвесторы найдены, капитала на ближайшее время хватит, так что теперь надо просто выполнять поставленные планы по росту бизнеса. О том, какие инвесторы пришли и почему он считает ВТБ первым банком в стране, Соловьев рассказал корреспондентам «Ведомостей».

— На днях вы завершили размещение допэмиссии акций, остались только юридические процедуры. Какие первые ощущения?

— Сделка очень крупная и на 100% проведена на Московской бирже, что является уникальным фактом. Мы очень долго над ней работали. Посмотрите, что происходит с российским индексом акций: если почти во всех развитых странах акции на 5-летних исторических высотах находятся (Япония, США, Мексика, Бразилия, ряд европейских стран), то Россия, к сожалению, этому тренду не следует. Проблема в том, что мы явно смотримся аутсайдером в тренде роста капитализации рынка акций во всем мире. Это очень яркий показатель отношения к российским эмитентам — Россию сейчас не любят как рынок. Конечно, как гражданина и банкира это не может меня не расстраивать. И несмотря на это, то, что мы смогли сделать, вдвойне приятно. Акции мы размещали на сумму, ограниченную нашим аппетитом на новый капитал. Это самое большое локальное размещение на Московской бирже за все время существования рынков капитала в России, но далеко не все желающие смогли войти в сделку, и конкуренция была большая. Было несколько критериев отбора стратегических инвесторов. Среди них значительная сумма инвестирования (сотни миллионов долларов) и готовность не рассматривать продажу пакета минимум 6 месяцев.

— Сколько новых крупных инвесторов ВТБ привлек в этот раз?

— Меньше десяти. Это те, кто вложил больше $100 млн. Поименно всех назвать не смогу: мы размещались среди клуба инвесторов и должны соблюдать требования о конфиденциальности. Но у некоторых фондов есть обязанность показывать, что они держат в своих портфелях, так что какие-то имена могут появиться позже. С кем договорились, тех уже огласили: Катар, норвежцы, азербайджанцы. Суверенных фондов было три, и они больше половины допэмиссии выкупили. Самым крупным инвестором в размещении является суверенный фонд Норвегии с инвестицией в $700 млн. Среди них нет доминирующего покупателя. Конечно, у всех больших фондов, которые готовы входить со своими деньгами, всегда есть желание быть доминирующим. Но, как правило, они не возражают видеть инвестора такого же калибра, с похожей инвестицией. Это и уверенности добавляет, что не они одни входят в сделку. Среди российских новых инвесторов хотелось бы отметить группу «Онэксим» с инвестицией в более чем $400 млн.

— Вы продавали только ВТБ или заодно договаривались и о совместных проектах?

— С некоторыми из них у нас действительно параллельно ведутся проекты, но они абсолютно не связаны с размещением. Привязки будущего бизнеса к акционерной сделке никакой нет. Мы разместились почти по рынку, поэтому вытягивать друг из друга еще что-нибудь не было смысла. Все должны быть довольны.

Могу заверить, что инвесторы купили обыкновенные акции, а не ГДР. Да, они могли купить их через разную инфраструктуру, но мы с ними поработали для размещения на местном рынке. И как банк мы от этого тоже выиграем: чем больше оборот, чем больше инвесторы используют хеджирующий инструмент по валюте, процентным ставкам, саму местную инфраструктуру, тем больше выиграет весь российский рынок.

— Почему именно нефтяные фонды вошли в капитал и как надолго они обычно входят?

— Важная задача для нефтяных фондов — диверсификация своих инвестиций. За последние несколько лет цены на сырьевые продукты показывали позитивную динамику, поэтому суверенные нефтяные или газовые фонды, естественно, проявляют интерес ко всем значительным историям, которые происходят за рубежом.

Если говорить конкретно про наших новых акционеров и про их практику, то норвежский суверенный фонд является очень большим по отношению к ВВП своей страны: на долю каждого жителя в Норвегии приходится рекордная сумма евро, находящаяся в этом фонде. Как шутят сами норвежцы, они владеют 3% акций всего мира. Они очень опытные инвесторы, занимаются этим десятки лет, и они выходят из инвестиций относительно редко.

Катарский фонд тоже надолго входит в активы, примером служат их инвестиции в британские банки. Возможно, они очень долго раскачиваются и принимают решение, но зато фундаментально смотрят на много лет вперед, и поэтому им было легко согласиться на условие не выходить из акций ВТБ в течение некоторого срока. А фонд Азербайджана сейчас делает только первые шаги в международных инвестициях, в том числе открывает для себя Россию. И мы надеемся, что они тоже пришли надолго, тем более что они выступили с инициативой выдвинуть своего директора к нам в наблюдательный совет.

— Кто-то из якорей дебютировал в России с вашей помощью?

— Да, это катарский и азербайджанский суверенные фонды.

— Те, у кого преимущественное право, участвовали в допэмиссии?

— Да, они взяли больше половины от преимущественного права, или 14% допэмиссии. И большинство крупных существующих акционеров купили акции в рамках преимущественного права. Насколько я знаю, наши предыдущие «якоря» в основном полностью использовали свое преимущественное право и большинство из них не сократили свои доли. Компания Millennium (бенефициаром которой является Сулейман Керимов. — «Ведомости») не только воспользовалась своим преимущественным правом в ходе сделки, но и увеличила долю.

— А топ-менеджеры и вы сами участвовали в покупке акций? Ваша доля выросла?

— Я участвовал в покупке новых акций, но в итоге размер моего пакета остался прежним. Увеличивать свою долю не могу. Мы ведем сделку, видим всю структуру, поэтому ограничены обязательствами. Я воспользовался правом [выкупа], потому что считаю, что акция очень дешевая. И почти все, кого я знаю лично и у кого есть акции ВТБ, готовы были воспользоваться преимущественным правом.

— Встречи с инвесторами ВТБ начал еще в прошлом году. Почему так долго искали и договаривались с ними?

— Параметры и структура сделка постоянно менялись, поэтому и инвесторы менялись.

— Что менялось в ходе подготовки?

— Теоретически сделка могла быть проведена в виде полностью публичного размещения акций или продажи их в частные руки. Рассматривалось, будет ли продажа пакета правительства или выпуск новых акций. В рамках этих вариантов все и менялось на протяжении последнего полугода. Была, кстати, идея выпустить конвертируемые облигации. Но поскольку нам нужен был капитал первого уровня, то по российскому закону получился бы очень сложный инструмент. И предложение разместиться на Московской бирже нам пришло не так давно.

— Когда?

— В начале года. Тогда главный акционер нам сказал, что хотел бы видеть размещение на Московской бирже. А если размещаются только рублевые акции, то для инвесторов возникают валютные риски. И это тоже был новый вариант для обсуждения с ними. Поэтому процесс был достаточно долгий. И тут не только все зависело от желания или нежелания инвесторов смотреть на ВТБ. Мы и сами для себя открыли, как сложно выполнять подобные сделки в рамках российского правового поля и инфраструктуры.

Например, по российскому законодательству новый акционерный капитал должен формироваться собственными деньгами инвесторов, а не заемными. И со всех акционеров, которые даже по преимущественному праву покупают, мы потребовали подтвердить собственные средства.

Для арабских инвесторов переводить свои уставы и другие документы на русский — достаточно трудоемкое занятие. И не только для арабских инвесторов, но и для многих иностранцев. Что касается частных лиц, то с них тоже требовалось предоставить много документов, причем не только в банк, но и в ряд государственных ведомств.

Поэтому часть существующих инвесторов, как юридических, так и частных лиц, не смогли воспользоваться своим преимущественным правом. Хотя идея-то, конечно, правильная: приобретать банки надо не на заемные, а на свои собственные деньги. Мы говорим много о международном финансовом центре, но на деле сталкиваемся с большим количеством бюрократии и дублированием по вопросам, которые в мире уже давно решены более простым способом.

— То есть при SPO два года назад все было легче?

— Там была продажа правительственного пакета. Его можно продавать кому угодно на бирже. А здесь первичный капитал — кроме перевода уставов, все компании должны показать, что у них есть чистые активы как минимум на сумму покупаемого у нас пакета. То есть во все заинтересованные ведомства в России инвесторы должны еще и свою финансовую отчетность дать.

— С новыми инвесторами было сложнее договориться, чем с существующими?

— Трудно сказать. Переговоры шли до самого последнего момента со всеми инвесторами, так как условия менялись. И рынок каждый раз менялся. В нашей стране все очень любят комментировать сделки. И от этого акции тоже падали. Кипр к тому же выстрелил со своим кризисом. И несмотря на то что менеджмент очень четко сказал, что ВТБ не ожидает никаких потерь из-за Кипра, рынок тем не менее отреагировал достаточно негативно. Соответственно, со всеми инвесторами, которые готовились к сделке, пришлось отработать и эту тему. В общем, сложная сделка не только по структуре, но и по внешним условиям.

Но я рад, что к нам пришли серьезные профессиональные инвесторы и каждый из них проводил собственный большой дьюдилидженс банка, с каждым мы отдельно работали. Не стоит думать, что все проходило быстро: не было такого, чтобы в субботу мы слетали в Катар, а в воскресенье вышли оттуда довольные и привезли оттуда деньги (смеется).

— Кто-то изначально гарантировал, что обязательно будет покупать ВТБ?

— Все постоянно менялось: и новые инвесторы под конец появились, и часть планирующихся потерялась. Мы вели переговоры с очень ограниченным числом инвесторов, и окончательный состав определился за две недели до сделки.

— Расскажите, как в итоге все происходило. У вас же не было роуд-шоу? Как выбирали инвесторов?

— Мы хорошо знаем своих клиентов и прекрасно понимаем, какой интерес может быть к нам: ведь мы работаем со всеми ними как банк или инвестподразделение. Некоторое время назад мы очертили потенциальный круг покупателей, которых хотели бы видеть в сделке. Затем мы неформально к ним пришли, проговорили и увидели первичный интерес. В итоге осталось несколько фондов. Кто-то из них хотел доминировать. К примеру, Катар в разное время выражал более сильный или менее сильный интерес — соответственно, с ними несколько встреч было.

— Были инвесторы, которые сами пришли к вам?

— Норвежский фонд.

— Насколько сильной была переподписка, кому-то пришлось отказать?

— Уже после того как был определен круг инвесторов и сделка была подписана, к нам приходили другие желающие присоединиться. Но, к сожалению, они не были внутри переговорного процесса, и те варианты, которые они предлагали, уже не соответствовали критериям, по которым мы отбирали своих акционеров. Не хотел бы давать цифру с объемом спроса — он был достаточно большим, и мы легко переподписали книжку.

— Сильно мешало переговорам с инвесторами падение акций ВТБ в последние месяцы? А также проблемы Кипра, где у ВТБ есть «дочка»?

— На мой взгляд, они дешевели, потому что велись переговоры, без них котировки бы не падали. Да и история с Кипром мне очень «понравилась»: когда за два дня капитализация ВТБ упала на 10% — и во многом на основе действий аналитиков. Интерпретация новостей с Кипра сыграла на руку инвесторам: цены на акции ВТБ продолжали падать в том числе из-за событий на Кипре.

— Вы говорите, что уникальность сделки в том, что акции размещались на Московской бирже. Но биржа здесь выступает как техническая инфраструктура…

— Так биржа и должна быть инфраструктурой. Просто в России купить акции можно только на Московской бирже, поэтому там и делается вся инфраструктура. Наши коллеги на Московской бирже провели колоссальную работу по изменению законодательной и инфраструктурной базы торговли финансовыми инструментами, и мы им очень благодарны за поддержку.

— Для иностранцев наличие центрального депозитария, мировая практика расчетов — это весомый аргумент, чтобы решиться на сделку в России?

— Вы знаете, нас так любят якорные инвесторы, что они обязательно пришли бы и без этого. Но если говорить в целом, для широкого круга инвесторов — чем более прозрачный, понятный, эффективный рынок, тем больше все выигрывают. Безусловно, все, что вы назвали, это очень важно для инвесторов в Россию.

— Почему было принято решение продавать новые акции с таким значительным дисконтом — в 10% — к рыночной цене акций на момент начала сделки?

— Он совсем не 10%. Инвесторы, которые купили сейчас, не получат дивиденды за 2012 г. Поэтому если из дисконта вычесть дивиденды, то получается чуть больше 6%. И для российской сделки такого размера — это очень маленький дисконт. Можно у всех банков проверить, которые размещались за последние годы. С премией редко кто размещает пакеты. Если только Росимуществоне решится сразу весь свой пакет продать — и тогда применяется такое понятие, как премия за контроль. Но, думаю, государство не захочет так быстро расставаться с одним из своих лучших активов.

— Цена акций упала, потом неожиданно стала расти. Так и предполагали?

— Да, мы предполагали, что акции будут расти по нескольким причинам. Во-первых, те опасения инвесторов, что у нашей группы не хватает капитала, теперь полностью развеяны. Во-вторых, правительство четко заявило, что предложения акций ВТБ на рынке в ближайший год не будет.

Мифы о финансовых потерях нашей группы на Кипре тоже несостоятельны. Мы показали очень хорошие результаты нашей деятельности в прошлом году. Все это объективно должно вести к росту капитализации. Есть еще и технические факторы. Например, короткие позиции в наших акциях должны теперь закрываться, так как надежды спекулянтов получить акции в процессе SPO не оправдались. Мы ожидаем также возможного изменения веса акции ВТБ в индексе MSCI, что приведет к значительному увеличению спроса на нашу акцию со стороны «индексных» фондов.

Да и само участие таких качественных инвесторов, как суверенные фонды, в нашем размещении дает отличную фундаментальную оценку нашему банку и, без сомнения, привлечет интерес других инвесторов.

— Насколько ВТБ хватит капитала после допэмиссии?

— Если мы будем выполнять свои планы, то, думаю, на три года. Мы не планируем увеличивать капитал в течение нескольких лет. Правительство сказало, что после закрытия сделки в течение года ничего продавать не будет. Я не могу отвечать за правительство, но если предположить, что после этого начнется работа по продаже госпакета, то теоретически подготовка займет 3-6 месяцев. Наверное, можно смело предположить, что в следующие 12-18 месяцев предложения акций ВТБ на рынке не будет. Что касается капитала второго уровня и гибридных инструментов, то сейчас их также не рассматриваем — у нас и так капитала будет достаточно. После регистрации допэмиссии коэффициент достаточности капитала первого уровня достиг 11,9%, а общая достаточность капитала — порядка 16,3% — самая большая среди крупнейших банков в стране. Естественно, мы будем отъедать кусочки капитала — в хорошем смысле, ростом бизнеса, но у нас есть возможность увеличивать капитал за счет гибридных инструментов, которые мы уже выпускали. Но в настоящий момент для этого нет оснований.

— Какие планы по росту банка в 2013 г., по группе, каждому подразделению? На какую прибыль рассчитываете?

— Мы рассчитываем, что чистая прибыль в 2013 г. превысит 100 млрд руб. В 2012 г. банк заработал 90,6 млрд руб. В этом году мы планируем наращивать корпоративный сегмент вместе с рынком — на уровне 15%. Что касается розничного кредитования, то оно будет расти значительно быстрее банковского сектора, который, по нашим прогнозам, увеличится на 25% в текущем году.

— Сразу перед размещением акций ВТБ опубликовал отчет по МСФО. У ряда аналитиков было много вопросов по качеству прибыли: считают, что много прибыли небанковской — от продажи недвижимости, страхования и так далее.

— Это все лукавство. Некоторые аналитики предвзято на нас смотрят и хотят каждый раз что-нибудь найти. У нас отлично развивается банковское страхование — оно основано на кросс-продажах между банковскими и страховыми продуктами. То есть в природе нашего страхового бизнеса лежат банковские услуги. Лизинг у нас в основном финансовый. Чем отличается кредит под вагон от лизинга вагона, если не брать во внимание технические аспекты сделок? С точки зрения риска для банка ты все равно в случае дефолта получаешь вагон в собственность. Продажа недвижимости — это реализация непрофильных активов, которые у нас остались после кризиса: в залоге у нас много недвижимости от нашей банковской деятельности. Поэтому ее продажа сейчас — это возврат тех кредитов, которые мы когда-то выдали.

— А что в этой отчетности понравилось?

— У нас каждый год рекорд по доходам, и в каждом из продуктов у нас рост — уже пять лет подряд, как себя здесь помню. По транзакционному бизнесу мы опережаем и бизнес-планы, и все задачи, которые ставили перед нами акционеры. То же по кредитам, депозитам и по инвестиционному бизнесу — каждый год растем.

Сейчас у группы 14% рынка кредитования физлиц в стране, хотя семь лет назад заметной доли в рознице у нас почти не было. По корпоративному бизнесу у нас устойчивые 15-20% рынка по разным продуктам. Можно спорить, но я считаю, что ВТБ — один из лидирующих финансовых институтов в инвестиционном банкинге. Очевидно, что территория инвестбизнеса была изменена с приходом на нее «ВТБ капитала». И правила игры для всей индустрии совершенно поменялись: и для независимых брокеров, и для иностранных игроков. Поэтому если посмотреть на группу, то мне нравится тот значительный динамизм, который мы показываем.

Мы объявили несколько лет назад стратегию и многого достигли гораздо раньше, чем обещали: возврат на капитал в 15% был достигнут намного раньше, прибыль мы показываем, какую запланировали, доля рынка, которую мы определили для себя, тоже была достигнута раньше планируемого.

— А как же цена — акции по 15 коп.?

— Когда мы объявляли стратегию «Дорога к 15», в основе расчета цены за одну обыкновенную акцию банка лежали две группы факторов. Первая, которая зависит от менеджеров банка, — это операционные показатели: доходы, прибыль, возврат на капитал, доля рынка и т. д. Как я уже сказал, все эти показатели были достигнуты раньше планируемого срока. Вторая группа факторов — те, что зависят от мировой конъюнктуры и тенденций на рынках капитала. Например, когда мы опубликовали стратегию, акции ВТБ торговались по коэффициенту отношения цены к капиталу, близкому к 2. Сейчас эта цифра близка к 0,7. То есть за последние несколько лет инвесторы переоценили или, скорее, уценили этот мультипликатор почти в 3 раза. Это случилось не только с ВТБ или всеми торгующимися акциями, но и с абсолютным большинством финансовых инвестиций в мире, как следствие финансового кризиса последних лет и ужесточившегося надзора и регулирования банковского сектора в мире.

— Рентабельность капитала в 15% не слишком скромная для хорошего института?

— Вы должны смотреть на все с некой перспективой: где мы начали и куда мы идем. И 15% — это не абсолютная цель, а промежуточная. И ее мы достигли, сейчас находимся в стадии написания следующей стратегии, где будут новые ориентиры. Более амбициозные. Я уверен, что управленческая команда достигнет этих показателей, они им по плечу. И если вы посмотрите на всю мировую финансовую систему, то в настоящий момент это очень хороший показатель.

— Но тем не менее рынок-то общий — Сбербанк, «Альфа», к примеру, уже несколько лет показывают другую рентабельность.

— Альфа-банк и Сбербанк не показывали такого бурного роста за последние 10 лет. Мы растем не только органически, но и через покупку банков. Мы приобрели более дюжины различных финансовых платформ как в России, так и за рубежом. Мы увеличились по активам более чем в 40 раз, заняв большую долю рынка в разных сегментах банковско-финансовой деятельности. Естественно, мы должны сливать эти учреждения, переводить все бизнесы на единую технологическую платформу, и эти процессы отражаются на наших показателях. Но с другой стороны, это дало нам размер, который очень важен, региональное и клиентское покрытия, которые заложили основы успешного развития бизнеса на многие годы. И это все обязательно сработает и отразится и на наших операционных показателях. Это уже сейчас работает.

Например, когда мы запускали наш инвестбизнес, я прекрасно помню первые пресс-конференции, полные скептических вопросов. Никто не верил, что из этого что-то получится. А в принципе, проект сложился неплохой и, главное, востребованный и страной, и клиентами. В целом группа ВТБ занимает сейчас 10-30% рынка в разных продуктах и секторах. То есть мы востребованы и как розничный банк, и как инвестбанк — и это главное.

— Но не можем не сравнить ВТБ со Сбербанком. Несколько лет слышим: закончим внутренние процессы, станем лучше — и тогда по рентабельности догоним.

— Коллеги двигаются по своей траектории, мы — по своей. Что пообещали, достигли раньше. Такой большой транспарентности в отчетах, в финансовых показателях, как у нас, ни у кого нет в стране. Наверное, поэтому нас и любят критиковать.

— У рынка свои настроения, но тот же Сбербанк торгуется выше капитала, и котировки акций иногда не с рынком меняются. Не в пользу ВТБ. Вас это не расстраивает?

— Почему же не с рынком? Если вы имеете в виду тот момент, когда мы объявляли свою стратегию, то акции Сбербанка торговались выше двух по коэффициенту цены к капиталу, сейчас — ближе к единице. Мы абсолютно точно уделяем большое внимание капитализации нашего банка. Для нас очень важно, сколько банк стоит и как он оценивается. Поэтому мы столько времени тратим на инвесторов, пытаемся им все рассказать. Но с моей точки зрения, многие вещи трактуются не совсем так, как мы видим изнутри. Понятно, что рынок всегда прав, но мы с ним работаем.

— Что вы обещаете вашим новым инвесторам?

— Мы обещаем продолжение динамичного развития группы, роста ее доходов и прибыли. А еще мы обещаем, что с нами им не будет скучно. Мы стараемся быть очень инновационной командой и делать многие вещи в стране первыми. Посмотрите сами: мы в 2011 г. открыли новую волну приватизации и в 2013 г. продолжили с самым большим биржевым размещением на местном рынке, в котором впервые в одной команде инвесторов выступили три суверенных фонда. В прошлом году мы впервые из российских банков предложили инвесторам бессрочные облигации. Мы выпустили первые листингованные биржевые облигации с привязкой к рынку акций и сырьевых материалов. Или другой пример, который прошел на рынке относительно незаметным, — частный выпуск конвертируемых облигаций в $14,3 млрд для акционеров «Уралкалия». Или первое международное финансирование ГЧП-проекта в аэропорту «Пулково», где вся долговая часть была предоставлена международными инвесторами. И я могу еще продолжить этот список. Возьмите наши операции в private equity. За последние четыре года группа ВТБ осуществила более 15 сделок. Самые известные примеры — «Лента», «Пулково», RussOutdoor, Burger King. На сегодня мы вышли из четырех сделок со средней длительностью инвестиций меньше 18 месяцев и со средним реализованным возвратом на капитал, превышающим 2,5 раза.

— На другие сделки private equity еще лимиты остались?

— Мы же потихоньку и продаем. Все, что вы видите номинально, не всегда то, что происходит на самом деле. За нами практически всегда стоят инвесторы. То есть та сумма, которую банк ВТБ вкладывает, не значит, что это действительно деньги банка ВТБ.

— И в случае с Tele2 тоже?

— Нет, в данном случае мы вошли своими деньгами, но у нас есть четкое понимание, что делать. Вы же сами видели, какой ажиотаж поднялся и какой интерес эта сделка вызвала. Если бы мы хотели, мы смогли бы перепродать этот актив очень быстро.

— И почему не соблазнились?

— Потому что я считаю, что это можно более выгодно сделать в будущем. Кроме того, что мы надеемся развивать этот актив как акционер, мы будем работать с этим активом и как банк. Совокупная доходность через синергию обеих платформ должна быть больше. Кроме этого у нас есть обязательство, что если бы мы сразу перепродали актив, то со всем, что мы получили, пришлось бы поделиться с предыдущими акционерами Tele2.

— У вас разнообразные инвестиции. Вот Burger King купили. Зачем?

— Это великолепная франшиза, развивается очень быстро. По рентабельности, надеемся, обгонит McDonald’s.

— ВТБ закончил с покупками и дальше развиваться будете органически или же приобретения продолжатся?

— Мы, конечно, будем развиваться органически, видим в этом потенциал.

— То есть покупать никого не планируете?

— В настоящий момент есть одно потенциально очень интересное, но очень небольшое приобретение за пределами России. Кроме этого смотрим на очень небольшие кэптивные истории из корпоративного сектора, но они маленькие по величине.

— И тем не менее разница по активам со Сбербанком у ВТБ пока большая. Может, уменьшить разрыв и купить еще кого-нибудь? А то получается: все делаем первыми, но все равно остаемся номер два.

— Ну, по целому ряду направлений я бы не согласился, что мы номер два. «ВТБ капитал» уверенно занимает лидирующие позиции в целом ряде секторов. И в розничном бизнесе есть регионы и продукты, где «ВТБ 24» стал лидером рынка. В-третьих, у нас лидирующие позиции и в факторинге, и в лизинге. Так что я не был бы так однозначен в вашей оценке.

— Все-таки есть ощущение, что темпы снижаются.

— В 40 раз за 10 лет? Здесь даже Китай отдыхает. Поэтому мы и не получаем пока возврат на капитал, к примеру, 25%, потому что у нас были приобретения.

— На Кипре сейчас можно заработать?

— Зарабатывать, наверное, можно, покупая обесцененные, так называемые дистресс-активы банков, которые будут либо ликвидироваться, либо реструктуризироваться. Как сами банки, так и их «дочки» или бизнес клиентов, которые застряли в этих банках. Специалистам, которые умеют торговать дистресс-долгом, думаю, будет чем заняться. Активы по размерам там достаточно большие. Но будет легче это делать после того, как Кипр окончательно опубликует все законы, как все будет работать. Ситуация пока в еврозоне в целом не дает радужных перспектив или надежд на скорейшее разрешение. С этой точки зрения ситуация может ухудшаться и в кипрской экономике. Но здоровых банков это не должно касаться, а у нас на Кипре здоровый банк.

— ВТБ будет зарабатывать на дистресс-банках?

— Мы смотрим и на кипрскую, и на греческую ситуацию с интересом. Региональные банки будут продавать свои активы — портфели кредитов и портфели ценных бумаг, и мы смотрим на такие предложения. Ряд наших клиентов проявляют интерес к различного рода активам, например готовящимся к приватизации. Мы помогаем им правильно выразить свой интерес в сделках и предлагаем им финансирование.

— Клиенты «большого» ВТБ как-то почувствовали кипрский кризис?

— Нет. Как вы знаете, после встречи Андрея Костина с руководством Кипра 13 мая наш банк на острове возобновил работу в полном объеме.

— У «ВТБ Кипра» помимо самого ВТБ есть группа совладельцев, связанных с топ-менеджментом ВТБ. Вы сами связаны экономическими интересами с банком?

— У меня нет никакого личного экономического интереса к «ВТБ Кипру». И я не знаю ни одного топ-менеджера нашего банка, у кого бы он был. Так что не могу ничего прокомментировать.

— А какой самый большой миф о ВТБ?

— К примеру, уже больше года муссируется мнение, что мы недокапитализированы. Говорят: «У ВТБ не хватает капитала», и вы в вашей газете продолжаете это писать. У меня встречный вопрос: почему у нас не хватает капитала? По завершении допэмиссии мы капитализированы лучше любого нашего конкурента.

— Могу предположить, откуда взялся этот миф: кто-то опасается, что при ухудшении ситуации в экономике или без него у клиентов ВТБ может ухудшиться ситуация и, соответственно, качество вашего портфеля снизится. Это потребует дополнительных резервов, все ляжет на капитал, и т. д.

— Будучи адвокатом дьявола, можно все это применить и к любому другому банку в нашей стране. Качество нашего кредитного портфеля постоянно улучшается, мы адекватно зарезервированы. В случае значительного ухудшения состояния мировой экономики и как следствие ситуации в нашей стране, конечно, это может негативно отразиться на банковской системе. Но по качеству существующих кредитных портфелей у разных банков могут быть разные результаты. История всех рассудит. Нужно быть терпеливым. А пока нужно продолжать работать и развиваться. Если выбирать наш девиз, то это будет «То, что мы обещаем, мы делаем».